Его звучный, хорошо поставленный голос слышен в другом конце институтского коридора. Живой, внимательный взгляд. Крепкое рукопожатие, теплая ладонь.
На прощание обязательно приобнимет («чтобы здоровье было»). «Народная тропа» к нему не зарастает: со всех уголков России и из других стран к нему приезжают селекционеры, семеноводы, генетики всех возрастов и званий. И не только они. Ведь пообщаться с ним — все равно что приложиться к целительному источнику.
В апреле ему исполнилось 85 лет. Но в поликлинике на него так и не завели медицинскую карту — не появляется! Да и некогда ему. Почти полвека каждый день, утром и вечером, он проведывает своих любимых подопечных, которых у него полмиллиона. Это растения озимой пшеницы. И каждое пройдет через его руки. Достойные внимания будут обмолочены вручную здесь же, на рабочем столе. Кому-то такая работа может показаться каторжной, а он счастлив, по-прежнему с юношеским нетерпением ожидая, какой сюрприз преподнесут его питомцы.
Журналу «Селекция, семеноводство и генетика» посчастливилось пообщаться с заведующим лабораторией селекции озимой пшеницы и первичного семеноводства Московского НИИСХ «Немчиновка» доктором сельскохозяйственных наук, академиком РАН Багратом Исменовичем Сандухадзе.
Баграт Исменович, в прошлом году был зарегистрирован рекорд урожайности озимой пшеницы в Подмосковье. Так было запланировано? Или он стал результатом случайного благоприятного стечения обстоятельств?
Я планировал получить 150 центнеров. Не дотянул. Помешала недостаточная устойчивость сортов к полеганию при изобилии осадков в Подмосковье. Прошлый год оказался в сортоиспытании рекордным: средняя урожайность у 10 лучших сортов — 101 центнер.
Для сравнения, в Великобритании отдельные фермеры получают по 150 центнеров с гектара, а зафиксированный рекорд — 167. Селекционеры там разработали программу 20×20, то есть 20 тонн с гектара к 2020 году.
Сто лет назад мы здесь получали 10–12 центнеров с гектара, всего в Московской области было 14 гектаров озимой пшеницы. 167 высевала Тула, 178 — Рязань. А у нас 99,9% посевов занимала озимая рожь, потому что только она и зимовала.
Через 50 лет, в 60-е годы, озимая пшеница составляла уже половину площади.
Благодаря чему?
Благодаря скрещиванию и отбору. Согласно высказыванию Николая Ивановича Вавилова, «генотип должен доминировать над средой», а не наоборот, как 100 лет назад. Параллельно с человеком селекцией занимается природа — на 80 процентов. Естественный и искусственный отбор — в одном направлении.
Сегодня мы видим обратную картину: 98 процентов — пшеница и 2 процента — озимая рожь. И дело не в цене. Рожь сейчас зимует хуже, чем озимая пшеница.
Как продвигается озимая пшеница на север?
Кировская, Ярославская области, Сибирь, Приморье — там желанной гостьей стала Московская 39, она дает зерно очень высокого качества. Наша пшеница признана на международных испытаниях в Канаде (1999–2001 годы) лучшим сортом, сочетающим высокую урожайность с высоким качеством зерна. Селекционеры других стран пока не смогли преодолеть отрицательную корреляцию между этими признаками.
Помните свое открытие?
Конечно, эти ощущения не забыть. Это был самый счастливый момент в моей жизни. Когда я убирал делянки, все шло как обычно. Но начал убирать эту, смотрю — нет ни одного мучнистого зерна! Думаю, твердая пшеница попалась, что ли? Откуда она взялась? На одном и том же фоне, как для всех! Быстренько отнес в лабораторию. И что вы думаете? Содержание белка — 15–16 процентов, а стандартом была Мироновская 808 — 11–12 процентов. В сравнении со стандартом при разных условиях налицо было превышение по белку на 3 процента и более.
И тогда я понял, что поймал очень большую рыбу. Селекция — это рыбалка. Сейчас генетики, теоретики, окажись они на моем месте, написали бы, что разработали специальную программу, дали бы ей иностранное название, детально изобразили бы заумную схему, какие хромосомы и куда переносили… Я не вижу в этом смысла. Я просто заметил, что в посевах номер 839 (восьмерку потом отбросил для удобства) лучше остальных. Стал быстро его размножать, из восьми мешков половину отдал другу, руководителю подмосковного хозяйства. Так через пару лет на Раменском элеваторе за его качественное зерно платили больше, чем за привезенное из Ставрополья.
Это противоречит распространенному мнению.
Разумеется, в нашей зоне, когда идет налив зерна, обычно льют дожди и становится прохладно, что явно не способствует накоплению белка и клейковины. Мы же, создав Московскую 39, сняли отрицательное влияние погоды. В прошлом году получили рекордные 106 центнеров при содержании белка 16,5 процента! Если показать английским селекционерам, то они назовут это утопией.
За 45 лет, что я здесь работаю, налицо разница в урожайности сортов — 50 центнеров! Вышло, что каждый год я благодаря селекции обеспечивал по 100 кг прибавки урожайности. При таком раскладе становятся неуместными разговоры о приобретении дорогих пестицидов и удобрений в целях повышения урожая.
Один момент. А содержание в почве азота изменилось за это время?
Изменилось, но в худшую сторону. Я приехал сюда в 1963 году. Содержание гумуса было на уровне 3–3,7 процента. А сейчас — 0,9–1. Нет гумуса! Почвы тяжелосуглинистые. Отдельная тема — сберегающее земледелие. Оно необходимо, чтобы земля не осталась такой же лысой, как моя голова. Пора отказываться от вспашки.
И нужны интенсивные технологии.
Нужны. Однако они немыслимы без «заточенных» на них сортов. Вот во Франции, Германии, Великобритании вносят по 200–300 килограммов азота в действующем веществе. И получают среднюю по стране урожайность: 100, 90 и 120 центнеров соответственно. А у нас — 35–40, то есть 60 процентов потенциала не используется.
Почему?
Нет удобрений, пестицидов, гербицидов. Чтобы их купить, надо продать зерно по достойной цене. А реализационные цены непредсказуемы. Крестьяне остаются в проигрыше и при высоком урожае, так как цены падают, и при низком, потому что зерна мало. Фермерам других стран такое и в страшном сне не привидится. Ведь там все договоренности задокументированы, стоимость гарантирована, и никакого обмана.
Какие направления селекции Вы считаете наиболее актуальными?
Я вижу три блока. Первый — повышение урожайности. Причем без усиления техногенных факторов, потому что есть предел их применению. Нельзя же бесконечно отравлять поля. Второй блок — качество. Подмосковная пшеница лучше по многим параметрам, чем выращенная в традиционных регионах — Ставрополье или Кубани. Третье направление — устойчивость к болезням, особенно к бурой ржавчине, мучнистой росе, септориозу, фузариозу колоса. Они могут полностью уничтожить урожай. Мы создали два сорта — Немчиновская 24 и Немчиновская 17, которые не поражаются бурой ржавчиной вообще, вот уже 20 лет.
Достойно ли оплачивается труд селекционеров?
Мои сотрудники получают 12 тысяч рублей в месяц. Представляете? Селекционер вывел 15 сортов, районировал, их выращивают в 6–7 регионах… И такая оплата его труда? У него есть свидетельства, у нас — патенты. Но сбор вознаграждения за интеллектуальный труд не организован. Только после того, как я объяснил по-русски покупателям моих семян, что такое роялти, они стали платить деньги. После реализации семян наша связь не обрывается: я знаю, что происходит на полях всех наших партнеров, вовремя помогая советом.
Мы продаем семена Р1, Р2 и суперэлиту проверенным семеноводческим хозяйствам, где хорошая техника, семяочистительный комплекс, все налажено. Главное в этом деле — чистота семян. Мы приглашаем покупателей посмотреть на посевы перед уборкой: от вида зерна в мешках толку мало.
Но в целом, судя по оплате, не скажешь, что наши селекционеры живут припеваючи.
В России есть талантливейшие селекционеры. В Краснодарском крае при Лукьяненко Павле Пантелеймоновиче в сортоиспытаниях собирали максимум 50–60 центнеров с гектара. А ученого на руках носили. Тогда за такой результат давали звание Героя Социалистического Труда. А сейчас академик Беспалова Людмила Андреевна получает по 110–120 центнеров ежегодно. Но кто о ней знает? Ни прессе, ни телевидению это не интересно.
Во время войны, если молодой специалист руководил сортоиспытаниями, то его не брали в армию. Потому что он, выявляя лучшие генотипы, без особых затрат способствовал повышению урожайности. Ведь селекция — самый дешевый способ добиться прибавки урожая.
Наши селекционеры — выдающиеся в мире. В 60–70-е годы Лукьяненко вывел Безостую 1. Сорт ежегодно занимал 5–6 миллионов гектаров. Он 25 лет отработал стандартом в международном сортоиспытании в Канаде! Ремесло Василий Николаевич в 60-е годы создал Мироновскую 808, которую в Советском Союзе 20 лет подряд высевали на 10 миллионах гектаров. Калиненко Иван Григорьевич в Зернограде — автор Донской безостой, занимавшей 3–4 миллиона гектаров. Сейчас она служит исходным материалом для скрещивания многих сортов. А с участием первых вышеназванных сортов выведено 85 процентов новых!
Надо восстанавливать селекционные центры. Они сейчас существуют только на бумаге. Устарело все оборудование, материально-техническая база. Производительность машин низкая, сроки посева растягиваются.
Где селекционер проводит больше времени — в поле или в лаборатории?
В Турции на всемирном симпозиуме по пшенице доклад одного профессора из Америки назывался так: «От чего зависит успех селекционной работы». Он проанализировал достижения селекции во всем мире по каждой культуре. Нашел авторов и изучил их образ жизни. И пришел к выводу: «кто ходит — тот находит». Когда он это сказал, я сразу подумал о Ремесло, о Лукьяненко, Калиненко. Они каждый день были в поле по 5–6 часов! Ходили все черные от солнца.
Я сейчас сею 55 тысяч номеров (без F2). Из 500 тысяч растений я должен каждое осмотреть и отобрать 2,5–3 тысячи.
Вам приходилось задумываться о возрастных ограничениях? Вроде так много надо еще сделать, а уже пора на пенсию.
Чем взрослее селекционер, тем легче ему даются сорта. Это как хирург в медицине: чем больше провел операций, тем он опытнее. Лукьяненко создал Безостую 1, когда ему был 61 год. Ремесло в 62 года вывел Мироновскую 808. После шестидесяти селекционеры только начинают работать продуктивно, с отдачей. Если у кого-то появляется мысль отправить селекционера на пенсию, то я могу сказать одно: он ничего не понимает в селекции.
Вы можете назвать самого молодого автора сорта?
Докладчик из Америки, о котором я говорил, выяснил, что ни один человек в мире до 40 лет ничего не создал. Я тоже 20 лет только скрещивал, отбирал и наблюдал. А сейчас могу выдавать по 2–3 сорта каждый год. Только нет физических возможностей, так как всего 2–3 человека у меня в лаборатории. На каждом большом совещании я не устаю повторять: «Селекционеров не трогайте. Дайте им возможность работать». Пока селекционер не научится отбирать генотип по фенотипу, конкурентоспособных сортов ему не создать!
Сегодня стало модным продвигать молодежь. Когда избирают в академики, «возрастные» кандидатуры уже не рассматривают. Но ведь надо учитывать пункт о выдающемся достижении в области науки, которое внедрено в сельском хозяйстве или промышленности и дает государству огромный экономический эффект. А в 40 лет ничего этого нет. Думаю, относительно молодой возраст — недостаточное основание для получения звания академика РАН.
А Вы когда стали академиком?
В 75 лет. Просто не стремился ко всяким регалиям. Мой авторитет — это мои сорта и мои производственники, которые мне звонят каждый день, приезжают ко мне и добиваются успехов у себя на полях. Больше мне ничего не надо. Зарплаты хватает.
А еще в этом году наша лаборатория собрала 6 миллионов рублей роялти. Правда, эти деньги ушли на уплату налога на землю, иначе институт могли бы закрыть. В 3 раза большую сумму получили за реализацию семян. Но этими деньгами расплатились за электричество. Если бы я был частным селекционером, то зарабатывал бы в десятки раз больше. Но никуда не могу уйти от своих сортов. Живы мои делянки — жив и я.
Как изменилась жизнь ученого с организацией Федерального агентства научных организаций?
Бумаг агентство высылает очень много и еще больше требует представить обратно. Об этом уже 2 года все говорят. В бухгалтерии 80 процентов документации только этому и посвящено. Но ничего не меняется. С ученых не спрашивают, сколько они вывели сортов, когда передадут новые. Вся отчетность строится только на публикации статей. Напишешь статьи — получишь деньги, нет статей — нет денег.
Сорт выводит один человек, личность. А вокруг этой личности собираются 200–300 руководителей, совещания проводят, отчеты готовят, статьи требуют. Я не хочу писать статьи и выдавать свои секреты конкурентам, чтобы они потом вытеснили мои сорта с наших полей.
Сейчас во всем мире 80 процентов селекционеров работают с озимой пшеницей. Конкуренция жесткая. Каждый год на испытания поступают 100 сортов. И мой сорт должен победить 99 — по урожаю, качеству и другим признакам.
И еще. Из 100 селекционеров сорт выводят только 2–3. А остальные создают исходный материал. Поэтому во всем мире селекция находится в частных руках. И там ведут селекцию уже среди селекционеров: как поймать этих двух из ста?
Селекционерами становятся или рождаются?
Рождаются. Селекция — это искусство. Я очень рад, что, сочетая несочетаемое, создаю сорта, аналогов которым еще нет в мире.
Работы — непочатый край. Такое ощущение, что только вчера приехал сюда, в Немчиновку. За все время ни разу не был в отпуске. Формально его дают, но каждый день я здесь: утром и вечером проведываю своих подопечных. Как же они без меня? Пшеницу надо любить. И очень сильно. Без любви ничего не получится.
Беседу вела Светлана Гришуткина
Источник: журнал «Селекция, семеноводство и генетика»